Теперь такого практически не осталось нигде в Москве, ну разве что в центре, да и то редкость - в центре практически всех уже выжили и все построили заново. Я родился в доме 13 по Беговой улице. Он и сейчас там стоит мрачный и монументальный, как и все сталинские строения. Практически напротив ипподрома. Дом в форме буквы "С" состоял из восьми подъездов. Крылья (первый, второй, третий подъезды - правое крыло, шестой, седьмой, восьмой - левое крыло) были по шесть этажей, центральная часть дома - восемь.
Практически за каждым из подъездов стоит какое-то моё детское воспоминание.
Сейчас не знаю, но сколько я помню себя парадные двери подъездов всегда были заколочены и я так ни разу не видел как они открываются. Парадные двери были большие и двустворчатые, а на подходе к ним была гранитная лестница, внутри подъезда лестница продолжалась и поднималась прямо к лифту. Парадные подъезды выходили на Беговую улицу или Боткинский проезд, кроме двух последних подъездов, которые выходили в самую дальнюю часть двора. Мы же всю жизнь заходили в дом чёрного хода.
Вот в ранней моей юности в первом, третьем и шестом подъездах сидели лифтёрши, позже, когда установили автоматические лифты пост остался только в третьем подъезде, а в остальных так и остались пустовать кресла для лифтеров. Набегавшись во дворе можно было забежать в первый подъезд и усесться в кресле чтобы отдышаться. Первый подъезд был самым тёмным, так как парадное выходило на небольшую тополиную аллею вдоль Боткинского и деревья бросали глубокую тень. Летом там была спасительная прохлада, а полумрак скрывал от любопытных взглядов жильцов худенького мальчишку свернувшегося в кресле, которое стояло в самом тёмном углу.
Возле первого подъезда был вход в бомбоубежище. Как-то мне удалось спуститься туда. Ничего особо мрачного и гнетущего я там не нашел - куча помещений заваленных каким-то хозяйственным барахлом и туалет на несколько мест.
Мы жили во втором подъезде. Наш подъезд ничем особенным не отличался. Ни кресел, ни лифтерш. Только десять квартир по две на площадке. Кроме нас в подъезде проживал инженер-электронщик заядлый рыбак и приятель моего отца, потом он спился и умер, молодой талантливый художник, его сестра, которая была подругой моей матери, девочка, с которой я дружил в детстве, а потом их семья переехала и я больше никогда ее не видел, военный фоторепортер и другие люди в свое время известные в издательских кругах и оставившие след в моих детских воспоминаниях, но я не буду пытаться рассказывать что-то про них, чтобы не запутать читателей в хитросплетениях издательской Санта-Барбары. Хотя нет, кое-что расскажу - в результате этих хитросплетений я стал объектом тестирования, как представитель целевой аудитории для детского писателя Эдуарда Успенского, отца Дяди Фёдора и художника Виктора Чижикова, чей медвед стал символом Олимпиады-80, т.е мне приносили сигнальные экземпляры еще не отпечатанных книг и спрашивали, как мне понравилось.
Возле второго подъезда был черный ход в булочную и окошко со ставнями. К окошку подъезжали грузовики с надписью "ХЛЕБ", помните как в фильме "Место встречи изменить нельзя".
В третьем подъезде сидела самая сердитая и крикливая лифтерша. Она так орала на нас, что к третьему подъезду мы, гуляющие во дворе дети, предпочитали не приближаться. Но возле третьего подъезда выходила труба пожарного гидранта, а что еще может быть ценнее для мальчишки, чем доступ к воде, поэтому каждый уважающий себя малолетний жилец носил в своем кармане вентиль, позволяющий пустить воду из гидранта и наполнить незамысловатую брызгалку сделанную из полиэтиленовой бутылки из под моющего средства "Прогресс" и носика авторучки за 35 копеек.
В четвертом подъезде жил Павлик, который сказал, что в подъезде живет Маскелет. И мы туда не ходили. Возле четвертого подъезда был подвал-склад книжной экспедиции. Туда приезжали здоровенные грузовики и разгружали пачки с книгами. Пачки съезжали в подвал по горке из нержавеющей стали и мы часто бегали помогать в разгрузке.
В пятом делать было нечего.
В шестом жили Борис Горбатов, Борис Полевой и Георгий Менглет.
В седьмом подъезде была бойлерная и нас старались туда не пускать.
В восьмом на первых этажах жили дворничихи Тётя Шура и Тётя Валя. Обе были очень хорошие тетки. И помимо уборки они немного приглядывали за нами.
Сейчас не знаю, но сколько я помню себя парадные двери подъездов всегда были заколочены и я так ни разу не видел как они открываются. Парадные двери были большие и двустворчатые, а на подходе к ним была гранитная лестница, внутри подъезда лестница продолжалась и поднималась прямо к лифту. Парадные подъезды выходили на Беговую улицу или Боткинский проезд, кроме двух последних подъездов, которые выходили в самую дальнюю часть двора. Мы же всю жизнь заходили в дом чёрного хода.
Вот в ранней моей юности в первом, третьем и шестом подъездах сидели лифтёрши, позже, когда установили автоматические лифты пост остался только в третьем подъезде, а в остальных так и остались пустовать кресла для лифтеров. Набегавшись во дворе можно было забежать в первый подъезд и усесться в кресле чтобы отдышаться. Первый подъезд был самым тёмным, так как парадное выходило на небольшую тополиную аллею вдоль Боткинского и деревья бросали глубокую тень. Летом там была спасительная прохлада, а полумрак скрывал от любопытных взглядов жильцов худенького мальчишку свернувшегося в кресле, которое стояло в самом тёмном углу.
Возле первого подъезда был вход в бомбоубежище. Как-то мне удалось спуститься туда. Ничего особо мрачного и гнетущего я там не нашел - куча помещений заваленных каким-то хозяйственным барахлом и туалет на несколько мест.
Мы жили во втором подъезде. Наш подъезд ничем особенным не отличался. Ни кресел, ни лифтерш. Только десять квартир по две на площадке. Кроме нас в подъезде проживал инженер-электронщик заядлый рыбак и приятель моего отца, потом он спился и умер, молодой талантливый художник, его сестра, которая была подругой моей матери, девочка, с которой я дружил в детстве, а потом их семья переехала и я больше никогда ее не видел, военный фоторепортер и другие люди в свое время известные в издательских кругах и оставившие след в моих детских воспоминаниях, но я не буду пытаться рассказывать что-то про них, чтобы не запутать читателей в хитросплетениях издательской Санта-Барбары. Хотя нет, кое-что расскажу - в результате этих хитросплетений я стал объектом тестирования, как представитель целевой аудитории для детского писателя Эдуарда Успенского, отца Дяди Фёдора и художника Виктора Чижикова, чей медвед стал символом Олимпиады-80, т.е мне приносили сигнальные экземпляры еще не отпечатанных книг и спрашивали, как мне понравилось.
Возле второго подъезда был черный ход в булочную и окошко со ставнями. К окошку подъезжали грузовики с надписью "ХЛЕБ", помните как в фильме "Место встречи изменить нельзя".
В третьем подъезде сидела самая сердитая и крикливая лифтерша. Она так орала на нас, что к третьему подъезду мы, гуляющие во дворе дети, предпочитали не приближаться. Но возле третьего подъезда выходила труба пожарного гидранта, а что еще может быть ценнее для мальчишки, чем доступ к воде, поэтому каждый уважающий себя малолетний жилец носил в своем кармане вентиль, позволяющий пустить воду из гидранта и наполнить незамысловатую брызгалку сделанную из полиэтиленовой бутылки из под моющего средства "Прогресс" и носика авторучки за 35 копеек.
В четвертом подъезде жил Павлик, который сказал, что в подъезде живет Маскелет. И мы туда не ходили. Возле четвертого подъезда был подвал-склад книжной экспедиции. Туда приезжали здоровенные грузовики и разгружали пачки с книгами. Пачки съезжали в подвал по горке из нержавеющей стали и мы часто бегали помогать в разгрузке.
В пятом делать было нечего.
В шестом жили Борис Горбатов, Борис Полевой и Георгий Менглет.
В седьмом подъезде была бойлерная и нас старались туда не пускать.
В восьмом на первых этажах жили дворничихи Тётя Шура и Тётя Валя. Обе были очень хорошие тетки. И помимо уборки они немного приглядывали за нами.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий